И даже достигая высот они остаются маленькими, а потому… "Не судите, и не
будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете;"
Евангелие от Луки, гл.6, ст.37

Запоздалая встреча

Я постарел, а ты все та же.
Давид Самойлов

Жарким летним полднем Петр Андреевич Панков шел по безлюдной алее старого московского кладбища. Шагал он широко, неспеша, был явно чем-то недоволен, и выражал свое неудовольствие себе вслух:

- Стоило тратить выходной на такое дело. Я ведь даже не помню, как она выглядела.

Роста он был выше среднего, лицо имел чистое, некрасивое, но доброе, умное и приятное. Несмотря на то, что одет он был на молодежный лад: в потертые джинсы, легкую спортивную куртку, кроссовки и рубаху с расстегнутым воротом, из которого выглядывал пестрый шейный платок - все импортное и подобранное со вкусом, было видно, что молодые годы его давно прошли. Однако когда из бокового прохода навстречу ему вышла молодая женщина в изысканном траурном одеянии, он расправил плечи, поднял подбородок, его походка стала бодрой, от бедра, седина - не возрастной, старящей, а благородной. Ни дать, ни взять, мачо предпенсионного возраста.

Пропустив мимо не удостоившую его даже взглядом незнакомку в трауре, Петр Андреевич остановился, достал из кармана записную книжку, что-то в ней подсмотрел, затем внимательно вгляделся в захоронение напротив и свернул в проход, из которого она вышла. “Подойди я минутой раньше, и мы бы встретились с ней на узкой тропинке,- отметил он про себя и добавил,- Ну и что с того?” Вслух же он продолжил общение с самим собой:

- Все так, как написано: сразу после могилы артиста нужно свернуть на тропу вправо, с уклоном вниз. Тропа замощена плитами. (Он остановился и поковырял ногой). Так и есть. Как сказал бы вождь, ни дна б ему, ни покрышки: "Пгавильной даогой идете, товаищ".

Кладбище было не только очень старым, но и изрядно запущенным. Тропа, на которую он свернул, петляла между старых захоронений. От унылого вида надгробий с полустершимися именами, титулами и регалиями тех, кого они упокоили, веяло беспризорностью, неухоженностью и угрюмостью. Не спасала даже зелень кустов и деревьев. Однако когда после одного из поворотов среди верхушек вековых лип на фоне белесого летнего неба показалась блиставшая золотом маковка церкви, это впечатление пропало. Схожая с богатырским шлемом она неслась по небу, волоча за собой космы перистых облаков.

- До чего ж хороша! Дух захватывает! – восхитился Петр Андреевич,- Девица на выданье, да и только. Легкомысленно хороша! Не к месту!... А может к месту? Так вот что означал тот крестик на схеме. Церковь. А вид то, вид то какой: “Знай наших!- молвил он жестоко,- Что хищник, где твоя краса? Где сила?”- и на шлем высокий седые вяжет волоса.” Прелесть, как красива…

Засмотревшись на церковь, он обо что-то споткнулся, ойкнул и дальше пошел, прихрамывая, глядя не только по сторонам, но и под ноги. Минуя облупленную часовенку-надгробье со скособоченным восьмиконечным крестом, он неожиданно перекрестился, затем поискал глазами верхушку церкви, которую только что видел и, хотя она уже была ему не видна, перекрестился на то место, где она находилась. Проделал он все это как-то неуклюже и суетливо, но почувствовал, что был бы не прочь, если бы кто-то из знакомых подглядел за ним в этот момент и подумал, что есть, мол, у Петра Бог в душе.

С возрастом некоторые даже убежденные в молодости атеисты начинают поворачиваться к Богу, порой не полностью, в пол-оборота, таясь и с оглядкой на мнение окружающих. Происходит это независимо от них самих, потому что в каждом человеке, даже самом никчемном, Бог всегда присутствует, только он, человек, об этом не всегда знает.

Закончились старинные захоронения, и начались современные. Панков стал вглядываться пристальнее, а к некоторым даже приближался, читал. За этим занятием он не заметил, как вышел к высокой стене красного кирпича, с внутренней стороны которой хоронили урны с прахом.

Поняв, что дальше уже идти некуда, а то, что он искал, так не найдено, он растеряно огляделся, достал из кармана платок, вытер лоб, и опять обратился к записной книжке, приговаривая:

- Этой чертой обозначена стена. А ведь ее могила должна быть где-то рядом. Могила артиста была? Была. Часовня была? Была. Захоронение французов тоже было. Все так, как здесь написано и нарисовано, а ее нет. Просмотрел, прошел мимо. Чуть ноги не переломал.

Закончив сличение местности с записями в книжке и чтение себе нотации, Петр Андреевич повернул обратно по той же тропе и продолжил поиск.

Накануне вечером он даже не помышлял о посещении кладбища. Намеревался в субботний день кое-что сделать по хозяйству, а потом поваляться на диване с томиком стихов. Но когда проснулся утром, то, непонятно с чего, первой его мыслью было исполнить то, что уже давно намеревался сделать. А именно, сходить на кладбище.

- Еще немного поищу и пойду восвояси. Что такое не везет и как с ним бороться? Видимо не судьба.

Сказав так, он сокрушенно махнул рукой и вдруг продолжил:

- Да вот же она... Ну, конечно, она... Прямо перед ней стою и не вижу. Старость – не радость.

Из-за невысокой оградки с черной гранитной плиты на него смотрело знакомое женское лицо. И поворот головы ее, и слегка вдернутый нос, и остренький подбородок, и даже родинка на скуле заметна была, такая милая, кокетливая, и глаза, ее глаза. Ему даже показалось, что она его тоже узнала и смотрит с ласковой грустью.

- Такая же, как тогда, тогда... Будто и не прошли десятилетия. Почти четверть века ведь минуло. Вернуться бы назад хоть на денек. Только один единственный,- сказал он, и сокрушенно вздохнул,- Не воротишь.

Только, увидев лицо на могильной плите, он понял причину своего неожиданного решения пойти на кладбище. Она ему приснилась прошедшей ночью. Он не помнил подробностей того сна, даже лица ее не видел, но, вне всяких сомнений, то была она. И пыталась она ему что-то сказать, но что-то ей помешало. Может теперь расскажет?

- Вот ведь как бывает,- продолжал рассуждать он,- Искал по надписям, а узнал… в лицо... Вспомнил все-таки.… Сразу нужно было идти вдоль стены. Немного дальше, зато вернее... "Косой дорогой больше напрямик", – кажется, заметил Павел Иванович Чичиков. Хорошая мысля приходит опосля. Оно и понятно. Лицом она к стене повернута. Потому и не увидел.

И он обратился к портрету на плите:

- Какая ты здесь молодая, красивая… и загадочная. Как тундра летом. Она ведь тоже, то смеется всеми цветами и радуется, но чтобы не расслаблялись – тут же может снежком пугнуть. А мы ведь так и не перешли с ней на ТЫ. Теперь, пожалуй, уже можно, хотя и незачем.