И даже достигая высот они остаются маленькими, а потому… "Не судите, и не
будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете;"
Евангелие от Луки, гл.6, ст.37

Мы не сделали скандала -
Нам вождя не доставало:
Настоящих буйных мало –
Вот и нету вожаков.
В.С.Высоцкий

Через две недели, день в день, ровно в 10-00 зазвонил телефон, и Филимон Фомич голосом значительно бодрее, чем он был в прошлый раз, предложил Петру Андреевичу пожаловать к нему к 18-00, и интригующе добавил, что его ждет небольшой сюрприз.

Петр Андреевич ответил согласием. Другого ответа и быть не могло, поскольку все эти дни он только делал, что ждал этот звонок, хотя для визита день был не очень удачным. По всем телепрограммам показывали "Лебединое озеро", а в перерывах на экране появлялись какие-то люди. Он заметил, как оказалось – это заметили многие, что у сидевшего в центре тряслись руки. Со страху или с похмелья.

Петр Андреевич к телевизору садился редко, если только какой-нибудь фильм посмотреть, газеты тоже с некоторых пор читал только от случая к случаю, поэтому лиц "отцов народа" разного пошиба не помнил, да они его и не очень то и интересовали, поскольку пришел к убеждению, что в у нас верхах со стоящими людьми не густо: Умные и образованные либо сами не шли во власть, либо их туда не пускал плотный заслон невежд. А если кому и удавалось туда попасть, то они или быстро деградировали до уровня своего окружения или их оттуда выпихивали с каким-нибудь нелестным ярлыком. Ходили слухи и о случаях прямого устранения. В результате до высших постов в государстве добирались в основном бездарные и некомпетентные – типичные троешники, не способные к самостоятельному мышлению.

На этот раз ему пришлось вглядеться в лица на экране, а у них был хороший японский телевизор, позволявший рассмотреть, и он еще больше уверился в своей правоте. Но если раньше в этих лицах превалировала наглость и самомнение, то теперь – это были страх.

Жена объяснила ему, что в центре сидел вице-президент. А поскольку Горбачев, отдыхая в Крыму, внезапно тяжело заболел, то теперь он исполняет президентские обязанности. А все вместе они составили Государственный Комитет по Чрезвычайному Положению (ГКЧП), который ввел в стране это самое чрезвычайное положение. Она также показала ему, кто из них командовал КГБ, кто - МВД и кто - армией.

И вот теперь эти плоды многолетней селекции, кристальные коммунисты-ленинцы, "идя навстречу требованиям широких слоев населения и необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе", рассказывали "своему" народу к какой пропасти они подвели государство и просили общественные организации, трудовые коллективы и граждан направлять им "конструктивные предложения", и для их же блага вводили в стране чрезвычайное положение. А причина одна – болезнь Горбачева.

Такого, чтобы высшее руководство страны обращалось не к съезду, пленуму, сессии или, в крайнем случае, к активу, а к народу не было с начала Великой Отечественной войны. Тогда это сделал усатый мерзавец "кавказской национальности", называя народ братьями и сестрами. Его остальная банда, видимо, также сидела рядом и дрожала, только тогда не было телевидения и их не было видно.

Готовясь к бегству, они тогда приказали минировать Москву: Большой театр, Кремль, водопровод, мосты, метро. То, что в городе останутся миллионы людей, их не тревожило. Они рассчитывали устроить себе "Социалистическое отечество" меньшего размера где-нибудь за Уралом. А там найдется другой народ.

В первый день заварушки, которую потом назовут революцией, Петр Андреевич, ничего не подозревая, отправился по делам в центр города, на улицу Огарева, где у него была назначена деловая встреча. В десятом часу утра, выйдя из метро у "Метрополя", он увидел, идущих по улице Горького людей, молодых, пожилых, мужчин и женщин. Шли они медленно, негусто, неорганизованно, весело, но решительно, во всю ширину улицы, скандируя какие-то лозунги и размахивая непривычными трехцветными флагами. Он даже удивился, что ему ничего не было известно.

Такое он видел видеть впервые. Он слыхал, что зимой и весной были многолюдные митинги, но видеть такое довелось впервые. Знал также, что где-то бастовали шахтеры – добивались то ли повышения зарплаты, то ли еще чего.

Поскольку его уже ждали, то задерживаться он не стал, решив отложить выяснение причины шествия напотом. Когда же через час он вернулся на прежнее место, то увидел, что проспект Маркса и огромная Манежная площадь, на которой тогда никаких строений кроме самого Манежа еще не было, заполнены людьми. Они шумели, размахивали руками или трехцветными флагами и флажками, скандировали группами какие-то лозунги, пели. Перед входом в здание Госплана посреди толпы на вертикально поставленной стреле автомобильного подъемного крана развевалось большое трехцветное полотнище, а по Манежной площади, наискосок, весело подбадривая друг друга, зачем-то катили троллейбус.

Настороженно относясь к людским сборищам, будь то демонстрация или праздничное гуляние, хотя те были организованными, а потому не опасными, Петр Андреевич и на этот раз присоединяться к толпе не стал, а спустился в метро и отправился восвояси. Дома жена просветила его о том, что происходило в городе.

Звонок Коняжко пришелся на следующий день.

Жена утром разбила зеркало, а это считается плохой приметой, поэтому она советовала ему отложить поездку, перенести на другой день. Однако Петр Андреевич посчитал это недостаточным поводом для отмены встречи, полагая, что подобный случай мог не повториться, а события в Москве, он все еще не принимал всерьез, относился к ним, как к фарсу.

Жил Филимон Фомич в центре, поэтому, полагая, что в подобных условиях возможны непредвиденные задержки, Петр Андреевич выехал заранее, а по центру пошел пешком. Если в их спальном районе все было как всегда, то центральные станции метро и улицы были заполнены больше даже, чем обычно.

Группы возбужденных людей что-то бурно обсуждали и спорили, переходя на крик, а порой, хватая друг друга за грудки. Но до потасовок не доходило. Из рук в руки передавались малоформатные газетки и листки.

Неподалеку от Кремля, у моста, стоял окруженный зеваками танк. Экипаж, делая вид, что суета вокруг его не касается, загорал на броне. Все было непривычно и напряженно. Развязка будет завтра. Сначала произойдет трагедия, в которой бессмысленно погибнет трое молодых парней, а потом будут арестованы ГКЧП-исты, и один из них застрелился.

От провала путча Петр Андреевич, несомненно, испытает удовлетворение. Но одновременно его посетит, пусть и не на долго, досада за то, что руководили страной такие никчемные люди, которые, имея в своем распоряжении всю ее мощь (КГБ, МВД, армию), даже заговор не смогли учинить. Они, наверно, рассчитывали, что только упоминание этих сил подавления приведет всех в дрожь, но в ответ получили шиш. А еще он был уверен, что при любом повороте событий никуда они не денутся, выживут. Те, кто засветились, конечно, будут вынуждены уйти из политики. Они будут доживать свой век пусть и в безвестии, но в довольстве и сытости, не в пример большинству остальных строителей коммунизма. Но эти были только верхушкой пирамиды, которая останется, продолжит их дело, плодя себе подобных управленцев, а жизнь их станет намного вольготнее. Над ними не будет ни партийного контроля, ни моральной ответственности, пусть и эфемерной.

Послезавтра привезут из Крыма Горбачева, жалкого и перепуганного, в дачном облачении или даже пижаме. Это через несколько лет он будет строить из себя прораба перестройки, провидца и говорить, что мог бы еще очень долго сидеть в кресле Генсека. Он бы, конечно, смог, поскольку была у него "сиделка", но кто бы ему позволил.

Горбачев оказался таким же, как и они, продуктом все той же системы отбора. Взять хотя бы его ближайшее окружение, устроившее путч. Не без его участия они попали на свои места. А потом – в такое напряженное время уехать из столицы, да еще так далеко. Создалось такое впечатление, что он пронюхал о назревавшей заварухе и решил пересидеть ее на крымской даче, как Сталин в начале войны. Едва ли он предполагал, что это станет бесславным концом его правления.

Сначала Петра Андреевича симпатизировал Горбачеву. Симпатия эта возникла из контраста между ним и лидерами, бывшими до него.

За многие годы у верховной власти появилось некоторое подобие человеческого лица и связная речь, пусть и с ошибками. Он и в дальнейшем считал, что Горбачев пытался что-то сделать, но эти попытки были направлены на спасение рушащейся советской власти. Вот только действовал он нерешительно, робко.

Однако симпатия эта прошла, когда он понял, что новый лидер – профессиональный словоблуд, и ждать от него конструктивных действий и компетентности тоже не следует.

Государство под его руководством продолжало разваливаться. Возникший во время перестройки частный и кооперативный секторы экономики занимались, в основном тем, что перепродавали созданную на государственных предприятиях продукцию. На появившихся биржах сбывались ворованные нефть, лесом, другое сырье и металл.

В результате некоторые предприимчивые и пронырливые люди сколачивали на посредничестве миллионные состояния, естественно делились с теми из власть предержащих, кто им в этом помогал. Росла коррупция. Активно проникала в политику и власть преступность. А тем временем производство продолжало падать. Самого необходимого не было даже в Москве. Сахар, курево, водка и многие другие продукты распределялись по талонам. Основная масса населения нищала. На улицах можно было увидеть вполне приличных людей, подбиравших окурки, собиравших бутылки и рывшихся в мусорных баках.

Авторитет Горбачева, вначале достаточно высокий, упал практически до нуля. Особенно этому поспособствовала начатая им антиалкогольная компания, создавшая в стране огромный водочный дефицит, и как результат – раздраженность пьющей части населения, а это большинство. И на это ГКЧП-исты тоже рассчитывали. Они, наверно, думали, что народ будет пусть и не за них, но против Горбачева просчитались. Ни они, ни Горбачев оказались ему не нужны.

То, что пьянство в стране превзошло все мыслимые размеры, Петру Андреевичу было ясно давно. Власти долгое время сами его поощряли, пусть и не открыто. Он с этим столкнулся, когда начал работать во Внешнеторговой организации, где коллективные выпивки проходили чуть ли не еженедельно: дни рождения, рождения детей, субботники и воскресники, праздники советские – вот примерный перечень поводов для коллективных возлияний. Проходили они прямо на рабочих местах.

Будучи в принципе не пьющим, он старался избегать участия в таких мероприятиях. Однако сделать это было совсем не просто, так как вызывало подозрение. Поэтому чаще всего ему приходилось присоединяться, по возможности воздерживаясь от употребления горячительного. Но сидеть и не пить - тоже подозрительно, поэтому если он узнавал, что намечается нечто подобное, то приезжал на работу на машине, что оправдывало его воздержание от выпивки. Когда подошел его день рождения, и ему волей не волей нужно было соответствовать установившемуся порядку, он выставил шампанское и сласти. Сотрудники отдела, все с высшим образованием и претендующие на интеллигентность, восприняли это как насмешку. Прознав о его "происке", они скинулись, и когда стол был накрыт, то на нем, вперемежку с бутылками шампанского появились бутылки со "столичной", а между тортами и фруктами, тарелки с колбасой и хлебом. Поправили неопытного товарища личным примером.

При переходе на работу в НИИ ему повезло. Заведующий его лабораторией, человек жесткий, отрицательно относился к возлияниям на работе, поэтому у них это практически случалось очень редко – Новый год, 8 марта, вот, пожалуй, все, да и то чисто символически. В других же лабораториях было как везде.

Ему запомнился случай на рубеже семидесятых и восьмидесятых годов, когда он приехал на завод в город Великие Луки, где изготавливалась пробная серия одной из разработок их института. Когда после обсуждения некоторых вопросов с руководством он вознамерился пройтись по цехам, ему настоятельно отсоветовали это делать. Работавший с ним заводской инженер сказал ему, что после обеда в цеха не ходят потому, что там большинство рабочих уже к этому времени в поддатом состоянии и возможны эксцессы вплоть до побития.

- Так они же там такого наработают!- изумился Петр Андреевич.

- Так и работают,- был ответ.- Во второй половине дня сплошной брак и часты травмы.

- Так может быть тогда вообще после обеда не работать?

- А кто позволит? Да ведь тогда они будут пить с утра.

Горбачев народу был безразличен, а многим и антипатичен, а ГКЧП-исты - отвратительны. В создавшейся ситуации подсуетился пострел Боря, со своей ненасытной командой. Они то всем и воспользовались.

И на этот раз революция, а именно так вскоре нарекли то, что происходило в августе 1991, обнесла своими плодами тех, кто ее свершил. Те, кто цеплялся за власть, и те, кто отнял ее у них, были из одного гнезда. Политических шкурников сменили политические мародеры.

Послепослезавтра упадет железный Феликс: уберут с площади статую Дзержинского. Хорошо, что в эйфорическом раже ее не свалили, а сняли подъемным краном. Падая, этот многотонный идол мог бы натворить много бед, разрушив проходящие под площадью коммуникации и метро.

За несколько лет до этого события, уже во время перестройки, появился такой анекдот. Уже после революции, когда Советские лидеры поселились в Кремле, вдруг среди ночи раздался грохот. Встревоженная Надежда Константиновна будит Владимира Ильича:

- Володя, что там такой?

- Спи, Надюша. Это железный Феликс упал.

Еще произошло то, чего меньше всего ожидали в ближайшей перспективе. Рухнула опора режима – КПСС, Именно в эти дни многие рядовые партийцы публично рвали и жгли свои партбилеты (кое-кто, на всякий случай, прятал). А через несколько месяцев распадется СССР. Не будь путча, это бы тоже состоялось, но проходило бы не так резко, возможно в течение нескольких лет – подобно трансформации режима в Китае.

Петр Андреевич из партии вышел не в состоянии аффекта по случаю неудачи ГКЧП, а за год до того, сразу после ее последнего съезда. Свой партбилет он не жег и не рвал, а, прочитав в газете материалы съезда, отнес в партком вместе с заявлением о выходе. На удивленный вопрос секретаря, почему, он показал на лежавшую у того на столе газету "Правда" и ответил:

- Они там ничего так и не поняли.

В партии он был почти тридцать лет, вступив в нее еще в армии, когда для него членство в ней являлось характеристикой высшей пробы. Понадобились годы для того, чтобы он понял то, что идеология и реальная жизнь вещи несовместные, что ее создатели и проповедники занимаются этим для того, чтобы замаскировать свои истинные цели, добиться выгод для себя или для удовлетворения личных амбиций. Всякие там "рабочее дело", "земля тем, кто ее обрабатывает", "свобода, равенство, братство" – это те "морковки", которыми заманивали массы, для того, чтобы они помогли идеологам достигать желаемого. Те же романтиков, которые попадали в руководство и пытались проводить в жизнь эти лозунги, безжалостно уничтожались. Так было и во время великой французской революции, во время Парижской коммуны, точно так же поступили большевики, выискивая в своих рядах фракционеров, оппозиционеров, троцкистов и прочих.

Тот, кто в начале века взобрался на броневик, и тот, кого в конце века подсадили на бронетранспортер – стоили друг друга в своем цинизме. То, что первый был бессребреником и со своими приспешниками грабил и разорял страну во имя мировой революции, а второй - хапугой, грабивший сам и отдавший ее на разграбление своим приспешникам, не суть важно.

Весьма сомнительно, чтобы уже немолодой господинчик с брюшком, не очень здоровый и не очень тренированный, смог взобраться на броневик, и стоя на нем произнести пламенную речь, размахивая при этом руками. Вполне возможно, что эта сказка, как и многое другое, была придумана уже потом, как и то бревно, которое куда-то носил он на субботнике. Правда, позднее в народ просочились сведения, что бревно все же было, что у него впоследствии отросли кустистые брови, что оно тоже отметилось в истории нашей страны. Этот тоже был Ильичом.