И даже достигая высот они остаются маленькими, а потому… "Не судите, и не
будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете;"
Евангелие от Луки, гл.6, ст.37

Но не сексуальные домогательства дочери отбили у Петра Андреевича охоту к продолжению отношений со своим бывшим однокашником. И не зависть стала тому причиной. Причиной стало подозрение, которое исподволь явилось к нему из студенческих лет. И хотя у него были некоторые сомнения, презумпция невиновности не имела значения, обязывающая трактовать сомнения в пользу обвиняемого, не имела значения, поскольку он не судил и не осуждал. Он просто не хотел иметь дело.

А вспомнилось ему следующее:

Холодным ноябрьским утром 1963-го года, Петя, студент третьего курса, услыхав об убийстве Джона Кеннеди, сказал, усаживаясь на свое привычное место в аудитории и ни к кому конкретно не обращаясь, что хорошего, мол, мужика ухлопали. Сказал просто так, из чувства человеколюбия. Сказал и забыл, переключившись на начавшуюся лекцию.

Однако тот же день, в средине второй или третьей пары, его прямо с лекции вызвали в деканат. Сам вызов Петю не удивил, поскольку он был старостой группы, и мало ли какие вопросы могли возникнуть. Удивило, что так спешно, не дождавшись конца лекции.

Девушка-секретарь, сидевшая в приемной декана, молча показала, что его ждут в кабинете декана. Войдя, он увидел там незнакомого мужчину, который сидел на месте декана. В кабинете также находился секретарь парткома института, который примостился, у журнального столика, стоявшего в стороне.

"Власть переменилась? А причем здесь я",- подумал он недоуменно. Но оказалось, что все не так. Вопрос, по которому его позвали, к учебному процессу отношения не имел, а касался его лично. С лекции же его сорвали, чтобы показать свое рвение или для устрашения. Дело то было политическим.

Пете сесть не предложили.

Не представившись и без вступления, незнакомец (позднее он узнал, что это был представитель в институте организации с Лубянки) без особого подхода, прямо в лоб спросил Петю о том, как это он, коммунист, староста группы, советский человек может выражать сожаление по поводу убийства президента империалистической страны, главного врага нашего государства. Не дожидаясь ответа на поставленный вопрос, он еще что-то говорил, даже угрожал возможными оргвыводами.

Петя попытался вставить хотя бы слово в свое оправдание, мол, говорил он не о главном мировом империалисте, а о человеке, которого убили. Но говорившему было все ясно и без объяснений. Так и не дав ему высказаться, он закончил свой монолог тем, что он может идти, но если потребуется, его вызовут еще.

Секретарь парткома все это время молчал, качал головой то ли осуждающе, то ли сочувственно, и что-то рисовал на бумажке, но так и не проронил ни слова.

Петя покинул деканат расстроенным и убитым, поскольку в последних словах прозвучала для него явная угроза. Тогда его не удивило, откуда этот тип мог узнать сказанное им в начале первой пары. Его больше обеспокоило то, что его могут отчислить из института из-за нескольких неосторожно сказанных слов.

Но на следующий день в газетах было опубликовано заявление руководства СССР, в котором выражалось соболезнование американскому народу, а о Кеннеди говорилось тепло и, кажется, даже назвали его выдающимся.

Петю больше не трогали, и он забыл об этом инциденте, окончил институт, даже был направлен работать за границу, а после возвращения его взяли во Внешнеторговую организацию. Уже работая там, он побывал в краткосрочной командировке за кордон. Казалось, что имелись все возможности для успешной карьеры, но неожиданно срывается его выезд на важные переговоры, сорвался по смешной причине - не успели оформить визу.

Поскольку больше ехать было некому – дело было весьма специфичным, переговоры отложили, и сделали повторную попытку. И опять произошел срыв, который ему никак не объяснили. И Петр Андреевич понял, что он почему-то стал невыездным, и пришел к выводу, что в такой ситуации дальнейшая работа во внешней торговле не имеет перспективы, и с ней ему нужно расстаться, если он не хочет всю жизнь бегать на подхвате у других. Его предположение подтвердило то, что его даже не попытались удерживать, отговаривать от увольнения, несмотря на то, что был он не на последнем счету. Но ничего не сказали.

Он не знал причины возникших сложностей, но началось это после досадного или трагического происшествия, когда из загранкомандировки не вернулся сотрудник их Объединения. Этим сотрудником оказался выпускник его ВУЗа, и даже его однокурсник.

В институте они не были знакомы, поскольку учились на разных факультетах. Разговаривали друг с другом впервые они тоже только в Объединении. Бывает так, что люди живут в одном доме и не знают друг друга. Но стоит им встретиться в другом городе или в другой стране, и они поведут себя как давно знакомые. Но сближения между Сашей, так звали его бывшего однокашника, и Петром Андреевичем не произошло. Может быть, им не случилось сблизиться, а может, они не увидели в этом надобности, поскольку у каждого был свой круг общения и приоритетов.

Саша пришел в Объединение сразу после выпуска и перед тем как пропасть проработал в нем уже более четырех лет. Он учился на вечернем отделении Академии внешней торговли, был членом партбюро объединения и вхож к руководству, активно выступал на собраниях и был несомненным кандидатом для выдвижения на руководящую должность. Его закончившаяся столь печально командировка в экзотический Сингапур тоже была знаком проявления к нему высочайшего доверия.

Среди дня Петра Андреевича неожиданно вызвали к Председателю объединения. Задним числом он вспомнил, что вызывал его к себе начальник отдела кадров, и уже он перенаправил к Шефу, ничего не сказав о цели и причине вызова.

В приемной на месте помощника сидел незнакомый молодой человек, который, спросив у него фамилию, предложил пройти в кабинет Председателя, которого там не оказалось.

Там его встретил, неизвестный ему гражданин лет сорока в строгом черном костюме. Он встал со стоявшего у стены кресла и, подойдя, быстро, так что ничего нельзя было разглядеть, "мазнул" Петру Андреевичу по глазам какими-то корочками и назвался Ван Ванычем или Сан Санычем – разобрать тоже было не возможно.

Предложив Петру Андреевичу место у столика, приставленного к столу Председателя как ножка у буквы Т, "Ван Ваныч или Сан Саныч" сел напротив и, ничего не объясняя, стал расспрашивать о Саше. Явный допрос.

Ничего не знал о происшедшем, и вообще где находится Саша но, поняв, какую "контору" представлял вопрошавший, Петр Андреевич рассказал все, как было: что в институте с Сашей знаком не был, а только видел, и что в Объединении у них тоже отношения были на уровне "привет, как дела". Задав еще несколько вопросов, он его отпустил, попросив об их разговоре никому не говорить.

Было ясно, что если занялись "органы" то дела Саши из рук вон плохи и от них следует держаться подальше. Поэтому Петр Андреевич не стал ничего выяснять и узнавать, опасаясь, донесут. Решил немного выждать.

О "собеседовании" он не сказал даже жене. Однако знакомая женщина из сашиной конторы, когда они шли к метро в конце рабочего дня, неожиданно поведала ему под большим секретом, что Саша в командировке в Сингапур, из которой ему давно пора вернуться, что ее допрашивал (она так сказала) о Саше какой-то тип, наверно, из КГБ. Она добавила, что сотрудники их конторы молчат, но она знает, что их этот тип тоже вызывал. О том, что и его "допросили", Петр Андреевич ей не сказал.

Сингапур, этот город-государство, тогда только зарождался, как явление экономического чуда, и, возможно, руководство Объединения получило разрешение или указание заиметь там своего представителя. Не исключено, что для этого был намечен Саша.

Несмотря на просьбы о неразглашении, но о сашином деле заговорили в кулуарах. Говорили, что поехал он с особым заданием, и что ему на руки была выдана большая сумма в валюте. А еще говорили, что, уезжая, он взял с собой институтский диплом и партбилет, и что в Москве у него осталась беременная жена. В отношении партбилета, возможно, что так оно и было, поскольку с той поры завели порядок сдавать партбилеты в партком при убытии за рубеж даже на короткий срок. Раньше их сдавали в ЦК, но только при отъезде на постоянную работу. А еще говорили, что партком заочно исключил Сашу из партии. Однако очень скоро разговоры об этом деле прекратились. Был человек, и нет его.

После встречи с Ленькой Петр Андреевич вспомнил, что в день гибели Кеннеди, когда он вел те самые крамольные речи, рядом с ним на лекции сидел Ленька. Это и создало у него подозрение, что именно он стукнул, и что случай с Кеннеди мог стать причиной того, что его внешнеторговая карьера не состоялась. Для подозрения были основания, и, прежде всего, непотопляемость Леньки во время учебы. Органам кадры нужны, а успешные студенты с ними не очень то шли на сотрудничество. Это могло способствовать и его дальнейшей карьере. Ведь если уж с ними завязался, то это навсегда.

Возможно, что это только услужливый подсказ его памяти, возможно, что уши его неприятностей росли не от Кеннеди, и не Ленька на него донес, и судьба Саши совсем непричем, а просто так сложилось или не сложилось. Мог попасть в стро'ку и случай в делийском отеле, когда его пыталась соблазнить какая-то дамочка. Внезапно явившийся сотрудник аппарата Экономсоветника Скорев, которому понадобилось передать посылку в Москву, сорвал соблазнение, но просигнализировал о том, что видел. Сигнал до поры до времени мог оставаться в Дели без движения, что и позволило Петру Андреевичу несколько лет проработать во внешней торговле и даже выезжать за рубеж. Но после происшествия с Сашей, решили проверить и его, как выпускника того же института, и тогда сработал эффект отложенного доноса. Органы ведь ничего не забывали и не забывают. Если кто-то там у них решал, что человек неблагонадежен, это немедленно находило отражение в его деле. Он ничего об этом не знал и вообще мог быть найправовернейшим большевиком-ленинцем, но его переставали выпускать за границу, продвигать по службе и тому подобное – всячески портили жизнь. Презумпции невиновности для них не существовало. Как бы там ни было, но за границу он больше ниразу не смог выехать. Попытки делал, но все они почему-то срывались. Хотя, кто знает, возможно, ничего и не было, просто не складывалось, точнее, так сложилось.