II ПОСМЕРТНЫЕ ЗАПИСКИ МАРГАРИТЫ ФИЛИМОНОВНЫ,
КОТОРЫЕ ОНА ДЕЛАЛА БЕССОННЫМИ НОЧАМИ
Нитка 2. ЖИЛА-БЫЛА ДЕВОЧКА
- А ты помнишь, как мы праздновали тогда, когда еще была война,- спросила меня бабушка в последнюю нашу встречу,- ты ведь уже была большой. Должна помнить. Теперь Рождество и Пасху празднуют редко, если только такие как я старухи. Соберемся, поговорим, вспомним молодость, выпьем по чуть-чуть, споем. Куличи я уже не пеку, а вот несколько штучек яиц обязательно крашу. А вот играть стало не с кем.
Ну, конечно же, я помню то празднование. Даже во сне видела. Снился мне сказочный лес, такой, каким его рисует на окнах мороз. Это даже был не лес, а какое-то дивное пространство, по которому я шла, а на меня со всех сторон лилась необычная, очень приятная музыка. Ее звуки обволакивали меня, потом подняли и понесли. Я не летела, а плыла, легонько поводя ушами, как рыбка плавниками в аквариуме. Под каждым деревом на больших листьях были разложены угощения: фрукты и сласти. Проплывая над ними, я брала, что мне нравилось. А музыка становилась все приятнее и приятнее. И вдруг я вижу, что прямо мне навстречу движется огромная голова без тела. Глаза ее горят, изо рта - пламя, а вокруг нее кружатся ведьмы, черти. Но все они какие-то нестрашные, совсем домашние.
Подплыла совсем близко и увидела, что то была вовсе не голова, а огромная тыква. Вместо глаз и рта у нее дырки, а внутри у нее горит свеча, простая, стеариновая. А те, что вокруг – ряженые. И тут я понимаю, что это праздник Всех Святых Хеллоуин, на котором мне довелось побывать в Штатах.
Но тыква и ряженые уже пропали, а вместо них идут колядующие с горящей звездой и вертепом. Это - православное Рождество. Для бабушки оно было главным праздником. Новый год был для нее формальностью. Его, конечно, мы, конечно, отметили, но как-то, походя, для порядка.
Елку установили в самой большой комнате, украсили ее орехами, яблоками и другими мелкими вещицами. Кое-что сделали сами. Для стола готовилось изобилие: холодец из свиных ног, головы и ушей и разные колбасы - в канун праздника кабанчика закололи. Были и две больших бутыли наливок: сливовая и терновая. Сливы - из сада, терн - с еврейского кладбища, что неподалеку. Были и всякие соления.
Я тоже приставала с предложением помощи в стряпне. Чтобы отвязаться, мне поручили готовить чеснок для студня – очистить и нарезанный растереть деревянным пестом в глиняной миске под названием макитра. Надеялись, что я повожусь и брошу. Было тяжело. Я залезла чесночными пальцами себе в нос и в глаза, пролила много слез, но не сдалась.
В Сочельник, канун Рождества, есть можно было только с появлением первой звезды. В ожидании этой звезды я вся извелась и еще засветло стала всматриваться в заиндевевшее окно, чтобы не пропустить ее появление. Порой мне казалось, что я ее уже вижу, но бабушка полагала, что ей виднее, когда всходить звезде. Я не спорила, но потихонечку грешила, украдкой что-нибудь слямзивая со стола.
Пока в большой комнате накрывали праздничный стол, нас – это я и два моих двоюродных брата, дети старшей маминой сестры, один моего возраста, другой годом старше, чтобы мы путались под ногами, отправили, в другую комнату. Там пол застелили соломой и в нее бросили несколько горстей орехов, и тому, кто найдет больше всех, была обещана награда! Но я на награду не претендовала. Все мое внимание было занято звездой.
И вдруг с улицы донеслось пение, а сквозь замерзшее оконное стекло замерцали разноцветные огоньки. Наконец-то! Оказалась, что это звезда, но еще не та, которую ждала я. Это пришли колядовать, с Рождеством поздравлять.
Певцов пригласили в дом. Это были дети, все в латанных-перелатанных одежках, подшитых с заплатками валенках, некоторые в лаптях. Старшие несли звезду и какой-то на ящичек, обозначающий вертеп. У младших в руках были холщевые торбы для подарков.
Задули лампу и увидели, что звезда и домик светятся. Оклеенные цветной бумагой, они изнутри были подсвечены огарками свечей. Дети, не теряя времени, принялись колядовать, прихлопывая ладонями и притопывая обмерзшей обувью. Пели о Христе и Богородице, и что "звезда над вертепом высоко горит..." Наверно, та самая, которую я ждала. Закончили они напоминанием:
Колед-колед-коледныця,
Добра з мэдом паляныця,
А бэз мэду - нэ така,
Дайтэ, тетю, пьятака.
с добавлением, что лучше, если натурой: "...грудочку кашкы, кильце ковбаскы... и пр." Кому нужны были пятаки и даже бумажки, на которые тогда ничего нельзя было купить.
Артистов, как полагается, одарили. Дети попрятали угощение в торбы и заторопились на выход. Им нужно было успеть обойти еще несколько домов, в которых собирались праздновать. Проводившая их за ворота Маняша вернулась румяная от мороза, с инеем в завитых раскаленным гвоздем кудрях:
- Звезд на небе тьма тьмущая! Падают... одна за другой! Самое время загадывать... Я загадала!
Я тоже захотела загадать, но мне не разрешалось выходить даже в сени. И завить на гвозде кудри мне тоже не позволили. И вообще по всякому притесняли.
Перед Новым годом стояли сильные холода, даже теленка пришлось переселить в дом. В такую-то холодрыгу, в одежке на рыбьем меху, я, без спросу, отправилась гулять по городу и там заблудилась. Черт меня понес куда-то. Гуляя я так застыла, что, найдя свой дом, не смогла открыть калитку. Клямка примерзла, и не подчинялась мне, поэтому я калитки продолжала тихо замерзать. Спасла меня соседка из дома напротив, которая, выглянув в окно, обратила внимание на стоявшую у дома напротив малышку. Когда немного погодя она выглянула еще раз и увидела меня на прежнем месте, то вышла и открыла калитку и, не обращая внимания на лай Шарика, принялась стучать в дверь. Она смогла достучаться.
Они не повели меня в тепло, как мне того хотелось, а в сенях стали в четыре руки растирать чем-то шерстяным, а руки и ноги опустили в холодную воду. Придя в себя, я взвыла, обвиняя их в том, что они хотят меня заморозить. Но они меня слушать не стали и продолжили свое "черное дело".
Когда мои конечности начали оживать, и в них появилась сильная боль, я завыла еще громче. Но мои вопли только подтвердили им правильность действий. В завершении бабушка влила в меня несколько ложек кагора, закутала в одеяло и уложила в постель.
В результате этого путешествия у меня началась сильная простуда: кашель, сопли в три ручья, высокая температура. Бабушка лечила меня своими методами и средствами, и скоро мне стало легче. Однако из опасения осложнения меня месяц не выпускали даже в сени. И еще - одна напасть. Я приморозила пальцы на руках и ногах. Они распухли и покрылись язвочками, которые сошли только с наступлением тепла, но несколько лет в холодную погоду опять начинали сильно чесаться, а кожа на них шелушиться.
Колядующие ушли, и оказалось, что звезда уже на месте. Поэтому можно было приступать к главному.
Стол ломился. Студень! Совсем без жира сверху, он был прозрачен, как лед на озере: виднелись кубики мяса и хрящиков, звездочки морковки и красного перца. А еще он благоухал чесноком - моя работа! В застывшем смальце нежилась колбаска обычная, а кровяная шкварчала на сковороде. Тоненькие ломтики окорока, закопченного по рецепту деда, рдели красным перцем. На больших глиняных блюдах искрились соленые огурцы, зеленые и красные помидоры, квашеная капуста с морковкой и яблоками. Пироги с творогом, с повидлом, с яблоками ждали своей очереди в сторонке. В центре стола красовались три запотевших графина: наливки терновая и сливовая и мутноватый самогон.
Я так подробно описываю, потому что для меня это было потрясение. С ума сойти! После стольких лет полуголода, вдруг такое изобилие! И как же все было вкусно! Мой дедушка, мамин папа (он умер еще до моего появления) завел порядок, чтобы Рождество праздновалось широко, на сколько позволяли возможности, и бабушка придерживалась этого порядка, хотя остальную часть года жила довольно скудно.
Когда немного захмелели, запели. Прежде всего, конечно, от греха подальше: “Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем“, потом - все подряд. Детям вина не давали – с этим у бабушки было строго, но утром разрешили съесть ягоды из наливок. И мы опьянели.
Незадолго до Рождества бабушка меня окрестила. Я хорошо помню, как меня, уже пятилетнюю девочку, посадили в таз с водой, батюшка что-то говорил и после надел мне на шею крестик на шнурочке. Бабушка даже устроила по такому случаю крестины с угощением. Крестик, к сожалению, я потеряла еще тогда, а о том, что крещеная, вспомнила, только сейчас. Теперь я иногда захожу в церковь, ставлю свечечки за упокой своих умерших и молча молюсь за них. Так что я - крещенная, и Бог меня бережет.
Когда солнышко стало пригревать, бабушка попросила снять с горища (чердака) деревянное корыто и формы: больше, поменьше и совсем маленькие.
- Куличи будем печь,- возвестила она. Скоро Пасха.
У нее для этого было припасено все, что требовалось: и мука, и сахар, и ваниль, и корица, и все остальное. Бабушка строго придерживалась рецепта и не допускала импровизации.
Куличи пекли в печи, а готовые расставляли в ряд на специальной доске, где они остужались укрытые рушниками, наполняя дом ароматным духом. (Доска и рушники были только для этой цели и больше никогда ни для чего не использовались.)
Я недавно попыталась приготовить на пасху кулич. Все как-будто сделала так, как бабушка делала, но ничего у меня не вышло. Он у меня получился непропеченный, одним словом – малосъедобный. Видимо, духовка газовой печки для этой цели не годится. Нужна русская печь.
Однако наиболее интересным для меня оказалось крашение яиц. Бабушка в этом деле знала толк и особо выделяла из прочих пасхальных хлопот. В молодости она училась живописи и как могла, применяла свои навыки. Основными красителями были шелуха от лука и зеленых грецких орехов. Буро-золотистый и коричневый цвета, которые яйца получали от шелухи, служили фоном для дальнейших росписей специальными, "яичными" красками, которые бабушка берегла с давних времен и расходовала очень экономно. Ее "писанки" – так она называла раскрашенные ею яйца, были настоящими маленькими шедеврами. Жаль, что жили они только несколько дней. Не Фаберже.
В ночь перед Пасхой бабушка собиралась в церковь - святить куличи. Для этого у нее был припасен даже специальный беленький платочек. Меня она обещала взять с собой, и я готовилась, но... проспала, а ей не захотелось меня будить.
По утру, уже вернувшись, она подошла к моей постели и прошептала в ухо:
- Христос воскресе, Сонюшка!
- Знаю,- ответила я, зарываясь в одеяло. Но свет дня известил, что я проспала... Обида моя была – выше крыши. Пол дня я дулась и ни с кем хотела не разговаривать. Чтобы задобриться передо мной, бабушка пошла со мной на улицу, посоветовав взять с собой несколько окрашенных яиц - не расписных, а просто окрашенных шелухой. На улице было много людей. Несмотря на военное время и нужду, все, как могли, принарядились, надели самое лучшее и христосовались.
Мы подошли к группе ребятишек, и бабушка предложила мне сыграть с ними в яйца. Игра состояла в том, чтобы стукаться яйцами, и владелец яйца, оставшегося невредимым, забирал себе поврежденное. Я, конечно, сразу же проиграла. Тогда взялась она сама. Она так ловко "вдаряла" по яйцу партнера, что выиграла несколько раз подряд.
- Прости, дорогой, но мне не гоже проигрывать тебе,- извинилась она перед мальчиком в холщовых штанах на одной помоче, забирая свой выигрыш. Однако, подумав, она оставила себе только одно выигранное яйцо, а остальной выигрыш вернула проигравшему.
|