И даже достигая высот они остаются маленькими, а потому… "Не судите, и не
будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете;"
Евангелие от Луки, гл.6, ст.37

Нам предстояло вживаться в реальности нового для нас мира. Я видела Индию и индийцев только в кино. "Бродяга", "Господин 420", еще какие-то фильмы. Их красочность даже в черно-белом изображении казалась цветной. Песни из индийских фильмов в свободном переложении на русский пелись повсюду. А танцы с их изумительной пластикой! А мимика! Я еще не поверила, что все это увижу.

Натали в этом отношении было намного проще, она была моложе меня, в ее время индийские фильмы почти не показывали, и интерес к этой стране на бытовом уровне было значительно меньше. Поэтому ей предстояло воспринимать все на чистый лист, не сравнивая с впечатлениями и образами, навеянными кино, пропагандой и додуманные.

Вращающаяся дверь выпустила нас в суету незнакомого и такого необычного города. И сразу первая неожиданность. Прямо напротив входа по газону на коленях ползали бедно одетые люди и что-то там собирали. Присмотревшись, я определила, что они не собирали, а ногтями стригли траву.

"Додумались",- удивилась я. Удивиться, то я, но не могла увидеть даже в дурном сне, что сама окажусь в подобном положении лет через двадцать и не где-нибудь, а в подмосковном колхозе "Путь коммунизма" или "Путь к коммунизму", куда группу сотрудников нашего НИИ вывезут на прополку кормовой свеклы.

Доставили нас прямо в поле, определили делянки для обработки, но тяпок не дали, сказав, чтобы мы пололи руками. Как потом выяснилось, их нам не дали не потому, что не имели, а потому что учли горький опыт. После работы тяпками таких специалистов сельского хозяйства, какими были мы, свеклы на поле оставалось очень мало. Разница была только в том, что перед гостиницей в Нью-Дели траву щипали нищие за кусок хлеба, а сорняки в колхозе дергали люди с высшим образованием, среди которых были кандидаты и доктора наук. И делали они это бесплатно, точнее, за зарплату на основной работе. Да за ту зарплату, да за аренду Икаруса и зарплату тех, кто организовывал и вдохновлял такую работу, можно было купить в несколько раз больше свеклы, чем выросло на прополотом нами поле. Но вернемся в Дели.

На краю того же газона уличный цирюльник брил своего клиента, который сидел с намыленной физиономией на бордюрном камне, сложив ноги кренделем. Дальше, по проезжей части, среди отчаянно гудевших машин, наискосок неспеша шла корова. А через улицу напротив стоял строившийся дом, при взгляде на который мне показалось, что он качается, и готов рухнуть. Такое впечатление создавали строительные леса из бамбуковых жердей, по которым нескончаемой вереницей, как муравьи, двигались люди. Подобную картину я увидела на заводе, куда вскоре попала. Там они: мужчины и женщины, нередко с младенцами на бедре, и даже дети носили в тазиках вверх по пружинисто прогибавшимся в такт их ходьбе наклонным мосткам бетонный раствор. Когда я приехала в Дели через полгода, это здание уже выглядело вполне респектабельно и валиться не собиралось. Нижний его этаж сиял витринами магазинов, а в верхних, наверно, расположились какие-нибудь офисы.

В полусотне шагов от отеля нас атаковали попрошайки. И откуда они только взялись. Вроде бы шли мимо и стояли вполне обычные люди, но стоило появиться нам, как часть из них превратилась в нищих и стала просить, тянуть руки, хватать за одежду и чего-то от нас требовать.

- Пошел прочь! Бог подаст, каналья!- закричала Натали на мальчишку, тянувшего ее за подол. - Ах ты, зараза! За платье уцепился! Тельняшки рвать, пупки царапать!

Никакой реакции. Знай себе тянет, и что-то кричит ей в ответ.

- Отпустишь ты меня или нет, дрянь черножопая!- заорала она во все горло и шлепнула ладонью по смуглой руке.

- Наташ, ты, совсем чокнулась,- пытаюсь я урезонить разбушевавшуюся подругу.- Разве можно так. Не думала, что ты у нас расистка.

- А че он пристал, как банный лист. На ходу подметки рвет!

Однако шлепок подействовал. Мальчишка отстал, да и остальные, потеряв к нам интерес, растворились среди прохожих. Наташа оказалась права. Нищим на улице подавать не следует, потом не отвяжешься, сколько ни давай.

Немного дальше был "блошиный рынок", где прямо с земли продавали и диковинные вещи, и всякий хлам. Торговцы и нам стали предлагать свой товар, но мы, если бы даже и захотели что-либо купить, были без денег. Поэтому мы решили "торговые точки" обходить стороной.

Улица с тем же названием, что и наша гостиница, привела нас на круговую площадь, представляющую собой непрерывный торговый ряд. Витрины. Витрины. Масса товаров любых видов. Я вспомнила наши мрачные магазины, и мне стало очень грустно. За что такая несправедливость? Чем мы хуже этих людей?

Вдоль магазинов тянулась крытая галерея, защищавшая их витрины и покупателей от солнца. На ней бойко торговали с лотков всякой мелочью и книгами. Каких только книг мы там не увидели. Брать в руки мы не решались по причине безденежья.

Позднее мы узнали, что в том, что товар посмотришь и не купишь, нет ничего зазорного. Продавец тебе все равно рад, поскольку надеется на то, что ты его запомнишь и в следующий раз купишь, а потом когда кто-то смотрит товар, то создается видимость успешной торговли, что тоже немаловажно.

Во время учебы у нас почти не было доступа к современной английской литературе. Так если только кто-то раздобудет у прибывшего из-за границы знакомого. Так ведь не всякую еще книгу пропустит таможня. Правда, мне, когда мы возвращались, удалось провести все. Мой ящик с книгами таможенники не смотрели. Я привезла и Флеминга, и Робинса, и даже Светлану Аллилуеву. Мы же читали Теккерея, Диккенсаа, Оскар Уайльда. Но это классики. А тут, пожалуйста, все, чего душа пожелает. Из Англии, из Австралии, из Америки, местные.

- Ты обратила внимание, Марго, что половина книжек у них про секс?- отметила Натали.- Не меньше, чем у нас про партию. Может это у них партия такая.

- А может это у них национальный вид спорта,- пошутила я ей в тон.

- А в нашей стране секса нет!- с насмешливой гордостью продолжала она.- У нас сплошное блядство, и куда ни глянь - партия, наш рулевой, которая только и делает, что рулит нами черт знает куда.

- Ладно тебе, уймись,- пытаюсь я увести ее от политики. Пусть нас здесь никто не слышит, но с чем черт не шутит. Однако уже было поздно. Ей уже попала шлея под хвост:

- Подумать только! Полно товаров. И это во вчерашней бедной колонии. Каковы тогда дела у угнетателей? Кто б нас поработил, хотя б на не долго.

- Да ты что? У них ведь негров палками бьют,- шучу я грустно.

- Ну почему? Почему в Индии все есть, а нашей стране, где пятьдесят лет только и слышно: "Все для блага человека!" любая мелочь превращается в проблему.

Я видела, что она вне себя, что еще немного, и с ней будет истерика, поэтому поспешила ее увести из торговых рядов, сказав, что проголодалась и пора возвращаться.

Возвратившись, мы, не заходя в номер, отправились в ресторан. У входа нас встретил метрдотель, благообразный пожилой индиец, с лицом и осанкой английского лорда.

- Весь в белом, “как на смерть одетый старик”,- не к месту процитировала Наташа. Хорошо, что он не понимал по-русски.

Обратившись к нам по фамилиям, которые мы с трудом разобрали в его интерпретации, с добавлением непривычных еще "мисс", он проводил нас к столу, усадил, собственноручно пододвинув стулья, и вручил по экземпляру меню.

От "импортных" названий блюд разбежались глаза. Не зная, что скрывается за ними, мы наобум ткнули пальцами в первые попавшиеся и не прогадали: оказалось вкусно, только перцу было непривычно много. Это был отель с европейским уклоном, поэтому перчили там в меру. Настоящий перец нас ждал впереди.

К себе мы попали почти в три, и собрались, было опять прилечь отдохнуть, как кто-то из нас вспомнил, что к этому часу обещал пожаловать плюгавый крестник Теодора Драйзера. И как же это мы запамятовали.

Чтобы загладить перед ним нашу невольную провинность, мы решили устроить для него угощение. Поставили бутылку "московской", открыли банку селедочки в винном соусе, нарезали сухой колбаски и черного хлеба. Для сервировки, за неимением другого, пришлось воспользоваться журнальным столиком и каким-то стеклянным блюдом.

Стук в дверь раздался ровно в три.

В этот момент Натали в ванной комнате заканчивала, как она говорила, свой камуфляж, поэтому встречать гостя пришлось мне.

Клойд сменил свой экзотический наряд на вполне респектабельный и стал выглядеть вполне солидно. Оделся он просто и со вкусом: кремовая сорочка с коротким рукавом, бежевые брюки, в тон им носки и туфли, у которых для прибавления роста были утолщены каблуки. Без шляпы он оказался причесанным на пробор и благоухал хорошим одеколоном. В руке у него был кейс, похожий на тот, что был у секретаря старика в аэропорту. Увидев наши приготовления, он засиял веснушчатой улыбкой:

- О, да у вас здесь, кажется, банчок намечается. Кого ждем-с?

- Вас, сэр! Чем богаты - тем и рады!- томно пролепетала Натали, выплывая из ванной комнаты. Войдя, она церемонно исполнила подобие реверанса, вильнула бедрами и всем остальным и подплыла к "столу".

Гость зарделся, как вареный рак, и заулыбался.

Натали в этот момент выглядела неотразимо сексуальной. Эффектно подкрашенное лицо, розовое в белые горохи облегающее платье, под которым мало чего еще было надето. Распущенная рыжая грива, покрывавшая алебастрово-белые плечи, подчеркивала откровенную легкомысленность ее наряда.

- Блудница вавилонская,- проворчала я, предчувствуя, что добром это не кончится.

У Клойда от удивления отпала челюсть. Но он быстро совладал собой, раскрыл кейс со словами:

- Позвольте и мне внести свой скромный вклад в общее дело.

Его вкладом оказалась пузатая бутылка виски Vat 69, бутылку содовой и пара бумажных пакетов. Он, наверно, тоже решил восстановить испорченные отношения. Оглядевшись и не найдя во что бы выгрузить содержимое пакетов, он достал из кейса несколько листов бумаги и высыпал на них. Там были жареные орешки и мелкие печенюшки. Он также достал из кейса букетик и вручил его Натали.

От такого внимания моя подруга расплылась в улыбке. Она приняла цветы, предложила гостю садиться к столу и продолжила охмуреж, демонстрируя свои богатые формы. Она медленно прошлась по комнате, в поиске, во что бы поставить цветы, при этом ее тело играло под тонкой тканью платья. Клойд откровенно провожал ее восхищенным взглядом.

Не найдя ничего для цветов, она положила их на стол и царственно опустилась в кресло напротив сотрудника аппарата Экономсоветника. Когда она это делала, ее прелестные длинные ноги, невзначай, открылись выше допустимого, а когда, разговаривая, она наклонилась вперед, то ее пышные груди только что не вывались на стол.

Клойд галантно словоблудствовал. Натали принимала соблазнительные позы. Я сиротливо стояла в стороне, поскольку для меня за столом места не нашлось. В номере было только два кресла, поэтому я оказалась "третьим лишним". Но занятые друг другом, они этого не замечали.

- Спасибо за прием! Очень рад. Но прежде, чем приступить к культурной программе, выслушайте, что нам с вами предстоит на завтра: Я заеду за вами в 10 утра. К этому времени вы должны уже позавтракать и ожидать меня в холле. Поедем к нам. Там вам выдадут подъемные, и вы получите инструктаж. Инструктаж – это для порядка, а деньги? Деньги для дела. Вопросы есть? Вопросов нет! Тогда перейдем к деловой части нашей встречи, - изрек гость начальственно строго.

Тут он заметил меня, сиротливо стоявшую в стороне. Реакция его была мгновенной. Он извинился и предложил мне свое кресло, а сам, составив на пол чемоданы, устроился на подставке для багажа.

Выпили за знакомство, затем еще за что-то. Клойд пил водку, мы – виски с содовой. Мы засыпали его вопросами: "как, что, почему?" Захмелев, он говорил без умолку, причем в речи у него стал заметен рязанский акцент. Мы узнали, что почти все наши в Дели живут в "колонии" при посольстве, а ему фирма снимает квартиру в городе, что в колонии есть клуб, в котором показывают наши фильмы, и магазин "Внешпосылторга", что индийские товары – ужасная дрянь, поэтому он все себе заказывает по каталогу в Гонконге. Закончил он свои рассуждения присказкой: "Курица не птица, Индия не заграница". Позднее мне приходилось слышать про "птицу-незаграницу" и в Египте, и в Румынии, и в Польше, и в Бангладеш. Всегда хорошо там, где нас нет!

Виски мне не пришлись по вкусу, хотя то, чем нас угощал Клойд, было очень приличным напитком английского производства. Я только пригубляла, все же немного захмелела, поэтому, несмотря на работавший кондиционер, мне стало жарковато. Чтобы немного охладиться, я вышла в ванную комнату. Увидев в зеркале свое раскрасневшееся лицо, я умыла его холодной водой, после чего мне, естественно, нужно было кое-что на нем "подправить". Однако я не успела даже напудрить нос, как из комнаты донесся грохот падения чего-то тяжелого.

Возвратясь, я застала нашего гостя, лежащим на полу. Натали же, как ни в чем ни бывало, продолжала сидеть на прежнем месте. Сначала я подумала, что гость перебрал и, потому, свалился, и потому пошутила:

- Как мило, а главное со вкусом! Как это прикажете понимать?

- Да вот малышу тётеньки захотелось, вот он и не удержался. Бухнулся нечаянно. Да, малыш? Вставай, котик.

- Чой-то ты дерешьси? Савсем сдурела! Да? Многа понимаишь из себе, да? Чой-то ты из себе вообразила такое?- верещал гость фальцетом. Куда только бас подевался?

- Зря ты духаришься, милок,- тем временем спокойно отвечала ему Натали.- Аморалочку захотел схлопотать? Тебе, наверно, умные дяди в Москве не растолковали, как должен себя вести советский человек за рубежом? А нам растолковали очень доходчиво.

- Ну, вы, ребята, и даете,- продолжаю я, видя, что все оказалось гораздо интереснее и не до шуток.– Может, хватит вам? Позабавились, надо и меру знать.

Однако они не обращали на меня внимания и продолжали междусобойчик.

- Да ты знааш? Да я вас... Да я тибе... Драться надумала…,- Клойд заикался, выискивая, что бы еще ему сказать. Тут уж из него явно пошла Рязань косопузая.

Натали, не дав ему закончить рассказ о том, что она знает или не знает, и что он может или не может, произнесла спокойно и назидательно:

- Дурачок. Тебе ли, сморчку короткобрюхому, лапать без спросу таких девок как мы с Марго? (я то причем?) Ты взгляни на себя и на нас. Посмотрел? Ну и как? Попросил бы по-человечески, мы бы, может быть, тебе и не отказали. А ты прешь, как на буфет? Ну, разве мы не понимаем - человек живет на чужбине. Мы ведь интернационалистки, душевный ты наш. Солидарность у нас в крови.

- Да пошла ты знааш куда со своей солидарностью,- огрызнулся поверженный гость. Тут он, наконец, увидел меня, смутился, шмыгнул носом, встал и, с видом капризного ребенка, которому отказали в покупке игрушки, принялся собираться уходить.

Натали же продолжала свой монолог, глядя на него хмельными глазами.

- Ладно, уймись. Чего уж там. На первый раз мы тебя прощаем. Избаловался ты здесь, галантный ты наш. Привык, кобелек делийский, проезжих бабенок пользовать. Аль не боишься, что мужья, коли прознают о твоих фокусах, живо яйца оторвут? Ну да ладно: твои яйца - твоя и печаль! Садись к столу, и продолжим. Но учти - мы с Маргаритой Филимоновной девушки строгих правил, непокобелимые! С нами можно подходить только лаской. Ласковый телок две мамки сосет! Хошь две мамки иметь? А?... А будешь фулиганить, я те по попке настучу. Да так, что долго сесть не сможешь. У меня не заржавеет.

Клойд к столу не сел. Он вытер губы белоснежным платком, увидев на нем кровь, покачал головой и вздохнул, высморкался туда же, еще раз посмотрел в платок и опять вздохнул. Вид у него был печальный.

Меня тоже жгла обида. Не за губы и нос сотрудника аппарата Экономсоветника. Меня резанули по сердцу слова Натали о том, что мы бы, понимай она бы ему не отказала. Не дожидаясь пока гость покинет нашу скромную обитель, я вернулась в ванную комнату, предоставив им самим выяснять отношения.

Из зеркала на меня посмотрело зареванное, полосатое от подтеков туши лицо.

Когда, успокоившись, я вернулась в комнату, Клойда уже не было. Подруга сидела на прежнем месте и прихлебывала из стакана. Она захотела подняться мне навстречу, но это оказалось ей не под силу, и она опять плюхнулась в кресло.

- Ты на самом деле могла бы с ним...?- спросила я зло, стараясь повергнуть ее "голосом и взором".

- А че? Чай не мыло, не смылится. Аль он не мужик? Мелковат, правда. Так ведь, говорят, что паршивое дерево в сук растет,- не почувствовала она моего гнева. Побалтывая в стакане янтарного цвета жидкость, она смотрела на меня хмельными глазами.

- А в глазик?! Как? Слабо? Меньше пить надо, дорогая! Дорвалась до дармовщины!

- Это все он! Так хорошо шло, а он взял,- она ткнула пальцем себя в грудь,- и все опошлил.- А вмазала я ему еще и за то, что заставил нас поволноваться в аэропорту. Душу отвела.

Язык у нее заплетался.

- Ты набралась, как свинья,- отрезала я.- Ложись поспи.

Но она пыталась подлизываться.

- Прости меня, дуру пьяную. Ты права. Набралась я, как сапожник, и наговорила черт знает чего,- скулила она жалостливо,- Никто мне кроме тебя не нужен. Я люблю только тебя.

Но я была, как она сказала Клойду, непокобелима.

- Ну, ударь меня. Ударь, если хочешь, только не дуйся. Ну, козел я, козел. Но посуди сама, должна же я была хоть как-то успокоить его после того, как он по морде получил. А вдруг гадость какую нам устроит.

Мой гнев уже начал таять, как снег на делийском асфальте, но я решила быть твердой до конца. Приняла душ и легла спать. Идти на ужин мне окончательно расхотелось.

Раньше я как-то не задумывалась над тем, что у нее может быть кто-то кроме меня. Об этом и речи не заходило. Я даже не знала, были ли у нее до меня женщины или мужчины. И вдруг такая наглая откровенность. Но что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. И, как оказалось, это была не случайная оговорка. У нее все то время, пока мы были вместе, имелся еще и парень, с которым она встречалась.

Разбудил меня шум льющейся воды. "Дождь никак пошел",- подумала я, но в окно светило яркое солнце. Наступил следующий день, и пора было вставать.

В этот момент из ванной вышла Наташа, совершенно голая: капельки воды на теле, тюрбан полотенца на голове. При виде ее я блаженно потянулась.

- Пробудилась, солнышко мое ненаглядное. Доброе утро!- приветствовала она меня c улыбкой.- А я давно уже встала. Успела прибраться немного после вчерашнего и душ принять.

Я вспомнила, чем завершился вчерашний день, холодно кивнула на ее приветствие, демонстративно отвернувшись, надела халат и, всем своим видом изображая праведный гнев, направилась в ванную комнату.

- Ты поторопись. Скоро уже Клойд придет, если только не решил покинуть нас здесь на произвол судьбы,- сказала она мне вслед погрустневшим голосом.

Уже знакомый нам схожий с английским лордом метрдотель провел нас к столику. Мы еще не успели разложить на коленях ослепительной белизны салфетки, как перед нами возник официант тоже в белоснежных одеждах и предложил сок с позвякивающими в нем льдинками и меню.

Потягивая прохладный сок, я вглядывалась в меню, тщетно пытаясь разобраться в мудреных названиях блюд. Не тыкать же все время пальцем. Но ничего новенького со вчерашнего дня мне придумать не удалось.

А Натали продолжала:

- Вчера, пока ты спала, я сходила на ужин, а потом еще приложилась к его бутылке. Хороша виска. Не в пример ее хозяину, чтобы его до конца жизни мучил геморрой! Шибздик паршивый. Там еще осталось, можешь клюкнуть.

- Спасибо, обойдусь. Как тебя, однако, разобрало. На мужиков даже потянуло. Что есть то будем?

Подруга обиженно молчала. Никаких идей на этот счет и у нее не возникло, так что нам опять пришлось воспользоваться способом, опробованным накануне.

Я сосредоточенно поглощала яичницу с беконом, запивая ананасовым соком. Она занялась тем же, но было видно, что ей очень хочется мне что-то сказать, но она не знала, с чего начать.

- Нет, дорогая, ты думай, что хочешь, но у меня будут мужики,- наконец решилась она.

Я ожидала, что она еще скажет. А ее прорвало:

- Детей хочу иметь, мальчишек. Я папе обещала Алешку. А от нашей с тобой любови-моркови, даже самой горячей, мальчики не появятся.

- И девочки тоже,- с горечью согласилась с ней я.