И даже достигая высот они остаются маленькими, а потому… "Не судите, и не
будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете;"
Евангелие от Луки, гл.6, ст.37

Ведь плохо спится на подушке Славы,
Когда лицом к ней не прильнет Любовь.
Байрон

Говорят, что бабьего тела много не бывает. Бывает и еще как бывает! Увидев в проеме распахнувшейся двери массивную женскую фигуру выше среднего роста, я почему-то сразу же подумала, что пожаловала Мымра. А кто еще мог позволить себе так бесцеремонно врываться в кабинет к директору.

Меня поразила безобразная упитанность вошедшей дамы. Ее распирало и вдоль и поперек. Необъятный живот натянул до состояния барабана юбку не менее чем пятьдесят шестого размера, выявляя и провал пупка, и холм лобка и врезавшиеся в мясо трусы. Огромные колышущиеся груди, минуя шею, переходили в лоснящуюся рыхлость щек. В стороны от этого громоздкого сооружения торчали окорока рук с пухлыми кистями, толстые сардельки-пальцы которых блестели массивными перстнями. И хотя ноги ее были тонковаты, выглядела она слоном в юбке. Было видно невооруженным глазом, что эта дама ведет преимущественно горизонтальный образ жизни при усиленном питании. "Материала, материала то сколько напрасно изведено! Таких как я, пожалуй, две выкроить можно",- злорадно подумала я, непонятно над кем злорадствуя. А лицо! Тоже без слез не взглянешь. Маленькие, глазки и носик-пуговка затерялись на его жирных бесцветных просторах, и только маленький ротик с тонкими ярко накрашенными губами, зиял на нем кровавой раной. На месте подбородка колыхались целых три. Выражение всего этого комплекса было высокомерным и злым, улыбки на нем не предполагалось. Мымра, она и есть мымра.

Я была в кабинете одна. Мы готовили отчет о недавней зарубежной поездке. В этот момент Сергей, к сожалению, куда-то отлучился. Оглядев по-хозяйски кабинет мужа и не обнаружив его на месте, она уставилась на меня вопрошающим взглядом.

- Что вы здесь делаете? Где Сергей?- был вопрос в упор.

- Вы, я полагаю, Сергея Семеновича имеете в виду?- решила я повалять дурочку.- Спросили бы у секретаря. И вообще, кто вы такая и почему врываетесь без разрешения?

От такой наглости мымрины глазки вылезли из орбит: ее не узнали в лицо! Я же, продолжая дуракаваляние, обратилась к открытой двери:

- Мария Степановна, здесь какая-то... гражданка разыскивает Сергея Семеновича. Попросите ее, пожалуйста, подождать в приемной.

- Вы, я полагаю, Маргарита Филимоновна?- рыкнула на меня вошедшая, игнорируя мое замечание.- Слыхала.

- Допустим. А вы? Не имею чести знать.

- Узнаете!

Брезгливо отклячив губу, Мымра одарила меня испепеляющим взглядом, весьма резко для такой горы мяса, жира и костей развернулась на сто восемьдесят градусов и устремилась прочь. Пока она шла к двери, я успела разглядеть, что со спины вид был еще непригляднее. Широкая плоская задница и пухлая с наплывами жира спина завершались мощным загривком, прикрытым русыми прядями. Казалось, что тонкие ноги несут такую тяжесть с трудом. Душераздирающее зрелище!

"Такую тушу не очень-то на стол завалишь. Стол может не выдержать. А если завалишь, то можешь не найти, куда... Да и попробуй, расшевели такую колоду. Дамочка, наверно, уже и забыла, когда ее кто-либо покрывал,"- так думала я, глядя на эту спину. Сразу же после ухода неожиданной посетительницы, дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель мышкой вшмыгнула секретарша Мария Степановна, с которой мы уже успели наладить отношения.

- Зря вы так с ней, Маргарита Филимоновна!- прошелестела она.- Напакостить у нее не заржавеет.

- Бог с ней. А я пока пойду к себе. Если буду нужна Сергею Семеновичу, вы мне позвоните. Не хочу присутствовать при выяснении их семейных отношений.

- Ты любил когда-нибудь свою жену? - спросила я его после той моей встречи с Мымрой,- Она тебе когда-нибудь нравилась?

- Нравилась?- он неопределенно ухмыльнулся.

- Почему ты на ней женился? Что ты в ней нашел такого?

- Вообще-то она не всегда была такой безобразной и злобной. Пятнадцать лет назад она была очень даже ничего. Даже не верится, что ее бесформенная жопа могла быть когда-то ядреной попкой, а свисающие до пупа мешки - упругими, задорно торчащими буферами, да и мордашку, хотя и не блиставшую красотой, безобразной тоже назвать было нельзя. Обычное лицо: круглые щечки, бойкие вишни глаз, уморительно морщившийся от пузырьков шампанского носик и капризно надувавшиеся губки. Но это было давно и не правда. Я ведь тоже, если присмотреться, не красаве'ц из себя. Особенно, если не директор, а так... Но если моя милая открывала свой роток, то сразу становилось ясно, что она дура, хотя и очень уверенная в себе. Говорливость – это же не признак ума, а чаще его отсутствие. Но я думал, что так оно даже лучше, меня будет меня, но просчитался. Я тогда не знал еще, что лучше с умной терять, чем с дурой находить.

И он рассказал мне следующее:

"Мне тогда было двадцать четыре. Простой, недавно из армии заводской парень, хорошо показавший себе в футболе, я не устоял перед напором бойкой девицы. В первый же день нашего знакомства она позвала меня к себе в гости. Дома никого не оказалось, и после пары бокалов шампанского мы уже лежали на диване. Трусы она сняла заранее, а ноги раздвинулись сами. Ей тогда было только семнадцать, школу заканчивала, но выделывала уже она такое!

Мне понравилось бывать у них. Мне льстило, что дочь такого важного в городе человека предпочла меня. Но вышло так, что она забеременела еще до окончания школы.

Ее отец, мужик строгих правил и уже далеко немолодой, аборт ей делать не позволил и потребовал, чтобы мы поженились, надеясь подстрелить сразу двух зайцев - образумить непутевую доченьку и получить внука.

А я что? Я был только рад.

Мой тесть, хотя и был главным партийным боссом, оставался мужиком простецким, и ко мне почему-то сразу проникся. Своему же дитятку старик знал истинную цену.

- Она стерва и паскуда такая же, как и ее мать,- разоткровенничался он однажды со мной после пары рюмок,- Но она у меня одна и больше не будет. Ты уж не обижай ее, а я тебя не оставлю.

Взяв в жены Мымру (он ее тоже так называл), я и не думал о карьере. Я считал, что у меня появилась возможность получить сытую и удобную жизнь от щедрот богатой и влиятельной родни. Шутка сказать, но из барачной комнатенки в тринадцать метров, где я жил вместе с выжившей из ума мамашей, членом партии с дореволюционным стажем, начинавшей день с громкой читки передовицы "Правды", и старшей сестрой, озлобленной старой девой, я переселился в отдельную квартиру со всеми удобствами в доме не для всех. Открою секрет, что только там я впервые в ванну влез и на унитаз сел.

Первые месяцы после свадьбы, многолюдной и богатой, все шло путем. У нас складывалась обычная семья определенного круга.

Мы на деньги родителей жили в свое удовольствие. Я учился и одновременно, с помощью тестя, делал карьеру. Жена моя учиться не захотела, работать тоже, и целыми днями валялась на диване и поглощала сласти.

И все бы ничего, если бы теща, которая была лет на двадцать моложе своего мужа, ей тогда было где-то под сорок, не положила на меня глаз. Муж то уже был не боец, а ей еще давай, и давай. Сначала это была с ее стороны теплая материнская забота обо мне: угостить зятька чем-нибудь вкусненьким, костюмчик заказать в обкомовском ателье и другие приятные мелочи устроить. Мне это нравилось, льстило. Но однажды, когда я застал ее дома одну, она, после угощения с рюмочкой, усадила меня на диван, а пока я соображал что к чему, оказалась рядом со мной совсем голой и стала меня завлекать. Она хотя и была упитанной, но не такой страшилой, как ее доченька теперь, а очень даже еще ничего бабенкой. Я, конечно, отшил ее, назвав старой шлюхой, чем нажил себе злейшего врага".

- Ой, ли,- вмешалась я в его повествование. Как говорил Станиславский: "Не верю!"

- Станиславский? Кто такой? Не знаю.

- Режиссер такой театральный был. Так колись, сознавайся, как на духу, было или не было у тебя с тещей?

- Ну, было разок.

- Опять не верю!

- Ну ладно, сдаюсь. Тем более что дело прошлое и быльем поросло. Она оказалась ненасытной и требовала от меня встреч, чуть ли не каждый день, а иначе грозила, что обо всем станет известно ее мужу и дочери. Ее он, она считала, простит, а вот мне, мужу его любимой доченьки, не сдобровать. Что мне оставалось делать. Я вот-вот должен был стать начальником цеха и уже успел войти во вкус удобной и сытой жизни. Лишиться всего этого стало бы для меня ужасной потерей, поскольку видел себя только в дальнейшем продвижении.

И пошло, поехало. Практически каждый день в конце рабочего дня она звонила мне, подъезжала на своей машине и забирала прямо от проходной. Если же я оказывался занятым или увиливал, то сразу начинались угрозы. Везла она меня на специально снятую для этого квартиру. А чтобы дочка не мешалась под ногами, она устроила ее работать секретаршей к градоначальнику, а та тут же легла под своего босса.

Такое содружество не прошло для меня без пользы. Через год я уже был главным технологом завода, а еще через два года, когда ушли на пенсию директора, я пересел в его кабинет сначала исполняющим обязанности, а потом и директором.

Став директором, я, конечно, отказался от дальнейшего "сотрудничества" с тещей. Теперь у меня появилось много желающих гораздо моложе и симпатичнее.

Теща, потеряв надежду, стала настраивать против меня мужа. Но тот, зная ей цену, а может и догадываясь о причине ее нападок, оставлял ее козни без последствий. Он вообще ко мне хорошо относился и, я полагаю, что поставил меня в очередь в коммунизь сразу за собой и своей семейкой. Но теща меня не простила. Она и теперь, после смерти мужа, продолжает пакостить мне, капая на мозги теперешнему городскому руководству.

- Ну и ублажил бы бабульку разок другой. Не убудет,- ехидничаю я.- Не то ведь могут переставить в самый хвост очереди или совсем из нее выкинуть.

- А на фига мне ихняя очередь. Я у меня и так коммунизь. Машина есть, квартира – не у всякого министра такая, жратвы всякой – хоть жо…

- Ты говори, не стесняйся. А то ведь со мной всю квалификацию растеряешь. Ты еще о бабах забыл сказать.

- Да ладно тебе. Ты слушай дальше, пока я не передумал:

"Уже с первых дней нашей совместной жизни я почувствовал, что жена презирает меня, считая, что я ей обязан по гроб. Даже сейчас, через столько лет, ничего не изменилось.

Она никогда не перегружала себя домашними заботами. В доме было чисто, так это домработница приходила два раза в неделю, но неуютно и никакой еды, кроме сладкого и сигарет. Однажды я не выдержал и, когда она на мое замечание об отсутствии ужина стала бузить, слегка намял ей бока. Конечно же, она пожаловалась маменьке, та капнула на папе, но тот, на сколько мне известно, сказал, что поделом ей и вмешиваться в наши семейные дела не стал.

Я думаю, что если бы беременность Мымры была удачной, может, и сложилось бы у нас что-то стоящее, хотя не думаю, что надолго. Бывает же, что дети связывают семьи. Но выкидыш исключил и такую возможность.

При таких отношениях наша семья очень скоро превратилась в видимость. А как я стал директором, мы вообще стали жить каждый своей жизнью, даже не сохраняя внешних приличий. Только у тестя с тещей в гостях мы продолжали изображать мужа и жену. Но после смерти старика я вообще туда ни ногой".

- Можешь не продолжать, мне и так уже все ясно. Одного не пойму: почему ты теперь с ней не разведешься теперь, когда тебе от них уже ничего не нужно?- прервала я ставшее мне надоедать повествование.

- Так ведь тогда вся эта сволочь накинется на меня. Сожрут и не поперхнутся... Затопчут... Забодают... Они сила... Кодла… Мне против них не выстоять... Им только повод дай. Я для них чужой. За моей спиной никого. Пустота. Думаешь, я кому-нибудь нужен. Да никому во всем свете. Тот же Нури из Абхазии. Так я ему устроил "волгу" по госцене и ничего не взял сверху. Вот он и стал мне другом.

- Значит, ты их все-таки боишься. И еще, позволь тебя спросить, а мной ты тоже занялся для дальнейшего продвижения? Через Коняжко? В Москву захотелось?

- Да ты что? Я же…

- Так ты зря время тратишь. Я ему не дочь, а только падчерица. И из-за меня он стараться для тебя не станет.

- Да ты послушай…

- И под Х ты хотел меня положить с той же целью. Не вышло. А жаль, не так ли?

При этих моих словах он покраснел как вареный рак.

- Ладно, замнем для ясности, тем более что дело прошлое и, как ты только что сказал, и быльем поросло.

После такого откровенного разговора наши отношения продолжились, но были уже прохладными. Своей холодностью я, как это ни странно, привязывала его к себе. Мое положение на тот момент меня устраивало, так как давало определенные преимущества. Но уже тогда я для себя решила, что как только у меня надобность в нем отпадет или он мне очень надоест, я с ним расстанусь незамедлительно.

Написала я это и вдруг подумала:

- А может и Филимон тоже так неожиданно и резко взлетел через промежность жены какого-нибудь сановного старца. С его то способностями. На мне потренировался и вперед! И усидел ведь. Правда, время тогда было другое, нестабильное. На верху постоянно что-то менялось. Сегодня член какого-нибудь бюро, а завтра глядишь не только неизвестно где искать его, но и опасно вспоминать. Это теперь, в наши спокойные времена, если сумел взобрался высоко и никого не трогает, то и сидит, пока вперед ногами не вынесут. Вот, например, пока жив был Брежнев, то ни Щелокова ни Чурбанова, его родственничков, не трогали. А не успел он отдать богу душу, как оба оказались преступниками. Один застрелился, другой в тюрьме оказался.